![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Наткнулся на весьма интересную книгу История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов. Написана в далеком 1887 году, но живо, интересно и поучительно. Она очень большая, пока прочитал только часть, относящуюся к жизни Магомета от возвращения в Мекку и до конца. Книга выглядит историчной и объективной.
Первое, что бросается в глаза, это схожесть историй успеха Чингизхана и Магомета. И там, и там было множество мелких племен, первое племя, которое покорило соседнее, получало преимущество, и если надумало продолжить расширение, то процесс уже рос как снежный ком. На эту благоприятную почву упали семена личной талантливости Магомета. Он был явно талантливым психологом, полководцем и политиком.
Но решающую роль сыграли условия объединения. Вот фрагмент автора:
«…Мекка отказывалась от сопротивления и предоставляла свои войска к услугам ислама; взамен жителям сохранялись жизнь и имущество, равно предоставлялось участие вместе с прочими мусульманами в будущем в общей, приобретаемой силой оружия добыче. Непосредственное принятие ислама пока не требовалось, но вскоре совершилось обращение большинства жителей, остальные приняли веру впоследствии. Громадное большинство обратилось в веру, понятно, только по форме; в особенности же это было заметно среди членов партии аристократов; и в исламе оставались они твердо при своих мирских воззрениях и стремлениях. Не лежало их сердце к пророку: не могли они забыть, что вначале он сильно стеснил их торговлю, а впоследствии даже и совершенно ее прекратил. Но ныне выяснялось, что быть на его стороне гораздо выгоднее, поэтому в конце концов они охотно примыкали вовремя к новой торговой фирме, пользуясь религиозными обрядами, как вывеской, нисколько не принимая всерьез дела веры.»
Т.е. зачем воевать, рискуя собой, когда можно прекрасно взаимовыгодно грабить соседей и делить богатую добычу? Нечто подобное сделали потом фашисты – грабить евреев оказалось куда безопасней и прибыльней, чем быть достойным христианином.
Роль собственно ислама тут минимальна. Такими мерами можно заставить верить хоть в черта лысого, хоть в тумбу-юмбу. Сам же ислам оказался прогрессивным для бедуинов, которые и ныне дикие, но гораздо более регрессивным чем христианство и даже иудаизм. Это скорее была убогая версия иудаизма двухтысячилетней давности (уже на тот момент).
Собственно, мало кто всерьез принял этот ислам. После смерти Магомета многие племена взбунтовались, и усмирить их удалось лишь силой оружия. Система уже была выстроена, поэтому прошло довольно быстро. Но висело на волоске.
Еще заинтересовал эпизод: “В воскресенье, 12 Раби I (7 июня 632 г.), потребовал пророк бумагу и письменные принадлежности, собираясь продиктовать последнюю свою волю. Омар счел долгом воспрепятствовать исполнению его желания, дабы никакое ошибочное распоряжение не могло повредить делу веры.” Вот такое отношение ближайших последователей к “пророку». Нечто подобное было много позже с Лениным.
После прочтения особо странно слышать о некой толерантности ислама первых веков. Очень странно слышать такое о предводителе войска 40 000 человек. Начал то Магомет с банды в 300 абреков, которые успешно грабили караваны. Настолько успешно, что на добычу потянулись другие племена, от чего войско так быстро и выросло. Даже если это войско не режет горло, только его наличие уже не дает возможности говорить о какой бы то ни было толерантности. А оружие оно пускало весьма охотно, выбор – быть убитым или быть подельником – является сутью обращения племен.
Сам автор довольно неплохо отзывается о Магомете: ”Если же при выполнении обширных планов ему не всегда удавалось обойтись без некоторого насилия и коварства, то лишь в редких случаях можно упрекнуть Мухаммеда в бесполезной жажде мщения и ни разу — в кровавой и бесцельной жестокости; даже избиение бедных иудеев было, несомненно, мерой политического расчета. Его 600, как многие метко замечают, все же не превосходят 4500 саксонцев, которых христианский герой Карл Великий приказал перебить у Адлера. Если же применить мерку того, что творилось на Востоке до и после него, то, несомненно, придется назвать его одним из самых кротких властелинов Востока.”
Но продолжает: ”Остается одно — стараться не предъявлять слишком строгих требований полудикому арабу седьмого столетия и в разбираемом случае оставаться в сомнении при разрешении вопроса вины, принимая в соображение неизмеримую сравнительно высоту нравственного состояния настоящего общества. Во всяком случае, судя по нашим современным понятиям, личность подобного рода в конце концов все-таки отвратительна.”.
И я соглашусь с автором. Даже эпизоды типа «подвергнуть его с братом пытке, а затем казнить. Жестокая расправа нисколько, однако, не помешала победителю вскоре за тем жениться на красивой вдове казненного иудея.» не являются чем-то особенным для тех времен. Но не в том случае, когда речь идет об основателе новой религии, которая и ныне всерьез позиционируется как религия мира и истины, терпимой к противникам. Если же сравнить с описанием жизни Христа и апостолов, то недоуменный вопрос и вовсе повисает в воздухе.
В заключение приведу пространную цитату автора об исламе:
…как это сохранилось в начале девятой суры Корана. Ни один неверный — вот сущность содержания этого исторического документа — отныне не может вступить в пределы священной местности для исполнения обрядов паломничества. Договоры, заключенные пророком с неверными, остаются в силе до истечения срока подписанного документа, под условием продолжения неуклонного исполнения по нему. Кто же не может предъявить подобного договора, тому предлагается на выбор: или принятие ислама, или беспощадная война до истребления. До истечения священных месяцев даруется им беспрепятственное возвращение на родину, а затем они подвергнутся нападению на том месте, где будут застигнуты.
Замечательные эти положения и поныне регулируют отношения ислама к исповедующим другие религии. Христиане и иудеи, живущие во владениях мусульман, охранены особыми договорами: им обеспечена веротерпимость, если они согласны исполнять условия, изложенные пророком в его договорах с христианами Неджрана и Айлы, с иудеями Хейбара и с их северными единоверцами. Эти же самые условия применялись впоследствии халифом Омаром во время его великих завоеваний и к новым странам. Когда же неверные вздумают их нарушить, в особенности если не пожелают платить наложенной на них дани, мусульмане считают себя вправе преследовать их беспощадно, пока не истребят совершенно или же не обратят непокорных в ислам.
Один только тот, кому неведомо, что эти первые основы мусульманского государственного права составляют ненарушимую религиозную норму ислама, может верить в возможность даже ныне истинного равноправия иноверцев в пределах мусульманского государственного владычества. Тщетны также упования на изменение этого порядка при помощи введения учреждений, позаимствованных с Запада. Каждый правоверный отвернется с омерзением от малейшего калеченья основных его законов. Все эти «договоры» и «конституции», которые выманила скорее себялюбивая, чем просвещенная дипломатия, например у турок в нынешнем столетии, воображая осчастливить их против воли, не стоят того клочка бумаги, на котором они начертаны. Мусульманские государственные люди усматривают в этом лишь новое доказательство непроходимой глупости неверных, полагающих надежду свою на витиеватость фраз, лишенных всякого разумного смысла в глазах истинного правоверного.
Вот так, в конце неполиткорректного 19 века, человек прекрасно описал суть ислама. Сейчас же, в 21 веке, за эти же высказывания, в светской России можно прекрасно угодить за решетку. Хоть по действующим нормам об экстремизме, хоть по новым законам о богохульстве. А то и вовсе быть убитым многочисленными идиотами, как это регулярно и происходит.
Первое, что бросается в глаза, это схожесть историй успеха Чингизхана и Магомета. И там, и там было множество мелких племен, первое племя, которое покорило соседнее, получало преимущество, и если надумало продолжить расширение, то процесс уже рос как снежный ком. На эту благоприятную почву упали семена личной талантливости Магомета. Он был явно талантливым психологом, полководцем и политиком.
Но решающую роль сыграли условия объединения. Вот фрагмент автора:
«…Мекка отказывалась от сопротивления и предоставляла свои войска к услугам ислама; взамен жителям сохранялись жизнь и имущество, равно предоставлялось участие вместе с прочими мусульманами в будущем в общей, приобретаемой силой оружия добыче. Непосредственное принятие ислама пока не требовалось, но вскоре совершилось обращение большинства жителей, остальные приняли веру впоследствии. Громадное большинство обратилось в веру, понятно, только по форме; в особенности же это было заметно среди членов партии аристократов; и в исламе оставались они твердо при своих мирских воззрениях и стремлениях. Не лежало их сердце к пророку: не могли они забыть, что вначале он сильно стеснил их торговлю, а впоследствии даже и совершенно ее прекратил. Но ныне выяснялось, что быть на его стороне гораздо выгоднее, поэтому в конце концов они охотно примыкали вовремя к новой торговой фирме, пользуясь религиозными обрядами, как вывеской, нисколько не принимая всерьез дела веры.»
Т.е. зачем воевать, рискуя собой, когда можно прекрасно взаимовыгодно грабить соседей и делить богатую добычу? Нечто подобное сделали потом фашисты – грабить евреев оказалось куда безопасней и прибыльней, чем быть достойным христианином.
Роль собственно ислама тут минимальна. Такими мерами можно заставить верить хоть в черта лысого, хоть в тумбу-юмбу. Сам же ислам оказался прогрессивным для бедуинов, которые и ныне дикие, но гораздо более регрессивным чем христианство и даже иудаизм. Это скорее была убогая версия иудаизма двухтысячилетней давности (уже на тот момент).
Собственно, мало кто всерьез принял этот ислам. После смерти Магомета многие племена взбунтовались, и усмирить их удалось лишь силой оружия. Система уже была выстроена, поэтому прошло довольно быстро. Но висело на волоске.
Еще заинтересовал эпизод: “В воскресенье, 12 Раби I (7 июня 632 г.), потребовал пророк бумагу и письменные принадлежности, собираясь продиктовать последнюю свою волю. Омар счел долгом воспрепятствовать исполнению его желания, дабы никакое ошибочное распоряжение не могло повредить делу веры.” Вот такое отношение ближайших последователей к “пророку». Нечто подобное было много позже с Лениным.
После прочтения особо странно слышать о некой толерантности ислама первых веков. Очень странно слышать такое о предводителе войска 40 000 человек. Начал то Магомет с банды в 300 абреков, которые успешно грабили караваны. Настолько успешно, что на добычу потянулись другие племена, от чего войско так быстро и выросло. Даже если это войско не режет горло, только его наличие уже не дает возможности говорить о какой бы то ни было толерантности. А оружие оно пускало весьма охотно, выбор – быть убитым или быть подельником – является сутью обращения племен.
Сам автор довольно неплохо отзывается о Магомете: ”Если же при выполнении обширных планов ему не всегда удавалось обойтись без некоторого насилия и коварства, то лишь в редких случаях можно упрекнуть Мухаммеда в бесполезной жажде мщения и ни разу — в кровавой и бесцельной жестокости; даже избиение бедных иудеев было, несомненно, мерой политического расчета. Его 600, как многие метко замечают, все же не превосходят 4500 саксонцев, которых христианский герой Карл Великий приказал перебить у Адлера. Если же применить мерку того, что творилось на Востоке до и после него, то, несомненно, придется назвать его одним из самых кротких властелинов Востока.”
Но продолжает: ”Остается одно — стараться не предъявлять слишком строгих требований полудикому арабу седьмого столетия и в разбираемом случае оставаться в сомнении при разрешении вопроса вины, принимая в соображение неизмеримую сравнительно высоту нравственного состояния настоящего общества. Во всяком случае, судя по нашим современным понятиям, личность подобного рода в конце концов все-таки отвратительна.”.
И я соглашусь с автором. Даже эпизоды типа «подвергнуть его с братом пытке, а затем казнить. Жестокая расправа нисколько, однако, не помешала победителю вскоре за тем жениться на красивой вдове казненного иудея.» не являются чем-то особенным для тех времен. Но не в том случае, когда речь идет об основателе новой религии, которая и ныне всерьез позиционируется как религия мира и истины, терпимой к противникам. Если же сравнить с описанием жизни Христа и апостолов, то недоуменный вопрос и вовсе повисает в воздухе.
В заключение приведу пространную цитату автора об исламе:
…как это сохранилось в начале девятой суры Корана. Ни один неверный — вот сущность содержания этого исторического документа — отныне не может вступить в пределы священной местности для исполнения обрядов паломничества. Договоры, заключенные пророком с неверными, остаются в силе до истечения срока подписанного документа, под условием продолжения неуклонного исполнения по нему. Кто же не может предъявить подобного договора, тому предлагается на выбор: или принятие ислама, или беспощадная война до истребления. До истечения священных месяцев даруется им беспрепятственное возвращение на родину, а затем они подвергнутся нападению на том месте, где будут застигнуты.
Замечательные эти положения и поныне регулируют отношения ислама к исповедующим другие религии. Христиане и иудеи, живущие во владениях мусульман, охранены особыми договорами: им обеспечена веротерпимость, если они согласны исполнять условия, изложенные пророком в его договорах с христианами Неджрана и Айлы, с иудеями Хейбара и с их северными единоверцами. Эти же самые условия применялись впоследствии халифом Омаром во время его великих завоеваний и к новым странам. Когда же неверные вздумают их нарушить, в особенности если не пожелают платить наложенной на них дани, мусульмане считают себя вправе преследовать их беспощадно, пока не истребят совершенно или же не обратят непокорных в ислам.
Один только тот, кому неведомо, что эти первые основы мусульманского государственного права составляют ненарушимую религиозную норму ислама, может верить в возможность даже ныне истинного равноправия иноверцев в пределах мусульманского государственного владычества. Тщетны также упования на изменение этого порядка при помощи введения учреждений, позаимствованных с Запада. Каждый правоверный отвернется с омерзением от малейшего калеченья основных его законов. Все эти «договоры» и «конституции», которые выманила скорее себялюбивая, чем просвещенная дипломатия, например у турок в нынешнем столетии, воображая осчастливить их против воли, не стоят того клочка бумаги, на котором они начертаны. Мусульманские государственные люди усматривают в этом лишь новое доказательство непроходимой глупости неверных, полагающих надежду свою на витиеватость фраз, лишенных всякого разумного смысла в глазах истинного правоверного.
Вот так, в конце неполиткорректного 19 века, человек прекрасно описал суть ислама. Сейчас же, в 21 веке, за эти же высказывания, в светской России можно прекрасно угодить за решетку. Хоть по действующим нормам об экстремизме, хоть по новым законам о богохульстве. А то и вовсе быть убитым многочисленными идиотами, как это регулярно и происходит.
